Сад Шкроева. Люди и судьбы - Сергей Данилов

И далее стихотворение М. Лохвицкой «Я люблю тебя, как море любит…", помеченное 2 ноября 1927 года:

Я люблю тебя, как море любит солнечный восход,Как нарцисс, к воде склонённый, блеск и холод сонных вод.Я люблю тебя, как звёзды любят месяц золотой,Как поэт – своё созданье, вознесённое мечтой…

С началом учебного года школьная тематика в альбоме преобладает в виде частушек:

Все активные ребятаЯзыками чокают,От общественной работыАхают да охают

Картины висят – запыляются,Ленин с Рыковым сквозь пыльУлыбаются

Или:Наш Зайковский, как оглобляС томными глазами.Подбородок глядит в небо,В небо с облаками

Глебка Белышев, что ангел:Голубые глазки,Носик, вздёрнутый слегка,В общем, «принц из сказки».

Наш завшколой молодец,Всех возьмёт в работу:Рой, копай, таскай, носиДо седьмого поту

Десять лет Октября быстро пролетели,Вбили в нас здоровья дух, Да здоровье в тело

Интересно, по-видимому, собственное четверостишье Гали на последней странице альбома, первые две строки написаны красивым, безупречно-каллиграфическим почерком:

Школа наша по картинкеСтарым замком кажется

А две последние спрятаны среди каких-то нуликов, черканий и линий:

Только жизнь внутри неёС замком тем не вяжется

В конец альбома помещены отрывки из большой стихотворной поэмы на школьную тематику под названием: «Unsere Schule» (Наша школа). Авторами её является ученики школы Сергей Рахманин и Борис Ширген.

В школе был он во второйСовединой трудовой,Педагог Иштван Сокали,И ему-то ЗавсоцвосНашу школу преподнёс.Тут без долгого мечтаньяОн явился на собраньеИ сказал ребятам так:Мол, здорово, gutеn Tag!Я, мол, в школах понимаюИ к рукам вас прибираю.

В школе он завёл порядки,Партой спину гнут ребяткиСверху вниз, потом в сарай,Плахи с брёвнами таскай.И когда ему охота,Всех он может взять в работу —Двор мести, копать картошку,Доску выстругать немножко,Починить забор дощатый.

Школа, стало быть, не зряНосит имя Октября.Иштван нас частенько мучит,Он немецкому нас учит:На уроках битый часРазглагольствует о нас,Что-де глупы мы не в меру,Принимать крутые мерыБудет с нами он теперь…

В другом альбоме директору школы Иштвану Сокали неизвестным автором посвящено отдельное стихотворение:

Нас немецкий гложет, гложет,Надо знать слова, слова,А читать совсем не можем,Не спрягали никогда.Не спрягали, не склоняли,Не умеем мы писать,Потому что нам СокалиНе желает правил дать.От страницы до страницыМы параграфы зубрим.Иштван нам не помогает,Мы читаем, как хотим.Где же знанья в результате?Право, только не в уме.Или в книжке, иль в тетради?Не известно это мне.

В «Нашей школе» даны портреты многих учителей и учеников, практически все написаны с любовью и добротой:

А теперь, товарищ, слушай.Для меня он самый лучшийОт печали нету слов,Литератор – Русаков.Дал нам много новых знанийИ читал, смеялся с намиЭти первые главы,А теперь… в волнах Невы.Софья Дмитриевна Титова,Нечего сказать плохого,Всем она хороший друг —Вождь естественных наук.Есть в лаборатории ейнойВсеразличный скарб музейный:Черви, бабочки, жучкиИ… Залозного зрачки.

В качестве отрицательных персонажей представлены лишь создатели «школьного Ревтрибунала» и, с лёгкой язвительной иронией – директор школы: «Многих будет он почище. В здоровенных кулачищах Так сжимает школьный руль Будто едет в Ливерпуль».

С первых слов делается совершенно очевидно, что никакой Сокали не педагог и не учитель. Иностранец, неважно говорящий по-русски, занимающий свои учебные часы запугиванием школьников крутыми мерами, которые к ним предпримет. Но почему именно ему безликий Завсоцвос «преподнёс» школу, как сказано в поэме? Откуда в начале двадцатых годов в Томске взялся сей восточный европеец, быстро ставший сначала учителем одной школы, затем директором другой? Когда и сегодня, при наличии известных благ цивилизации в домах в виде центрального отопления и канализации, каждый новый иностранный преподаватель томских университетов, будь то китаец или американец – новость, о коей почтёт за честь написать любая местная газета. И не одна, и не один раз поведает читателям о жизни гостя на родине и в морозной Сибири, а так же о видении гостем города Томска, в особенности прекрасной его половины. Программы местного телевидения обязательно покажут героя в профиль и анфас, как он живёт и гуляет по улицам, разговаривает с аборигенами, или даже катается на велосипеде. Но в школьной поэме о «происхождении» иностранца-директора почему-то не говорится ни слова. Вроде бы таких тогда, говорящих «гутен таг» лучше, чем «здравствуйте» было вокруг слишком много, всем и без того ясно, кто они такие и откуда взялись, да и не полагается о том говорить: не буди лихо, пока тихо. Так кто же он, Иштван Сокали?

Перед нами всплывает ставшая ныне почти мифической, благодаря негласной цензуре советского и постсоветского периода, фигура «красного мадьяра», волею случая выхваченная из реальных будней двадцатых годов на страницы любительской поэмы. Интересно, что в шестидесятые годы двадцатого века школьные учебники содержали похвальное слово о «красных мадьярах – непримиримых борцах-интернационалистах за правое дело и мировую революцию», а вот сегодня и университетские отчего-то помалкивают.

К примеру, учебник, выпущенный историческим факультетом Московского университета в 2008 году «История России с древнейших времён до наших дней», авторы В. Фёдоров, В. Моряков, Ю. Щетинов ни единым словом не поминает о красных мадьярах, хотя про Чехословацкий корпус здесь написано достаточно, в том числе указана его численность в 45 тыс. человек, при всём при том, что красных мадьяр было по крайней мере на порядок больше. Похоже, табу на упоминание о них продолжает действовать и в наши дни.

Проговариваются лишь названия улиц российских городов от Дальнего Востока до Украины: спустя почти век они красноречиво свидетельствуют, насколько широка была география красной мадьярской славы. И действительно, немало кровавых пятен на земле России оставили эти «интернационалисты»: тут и расстрел семьи Николая 2 в Екатеринбурге, и расстрел интеллигенции захваченного Красноярска, и безоговорочное уничтожение на месте любого русского крестьянина, несогласного, что у него отбирают лошадь и множество других, говорящих о карательной миссии, взятой на себя красными мадьярами по отношению к гражданскому населению. Известно, что мадьяры – самоназвание венгров. Подобно чехам со словаками, будущие «красные мадьяры» являлись пленными времён мировой войны, бывшими солдатами и офицерами Австро-Венгерской империи.

По национальному составу под знамя «красных мадьяр» встали австрийцы, венгры и немцы, в противовес чехам и словакам. Когда Чехословацкий корпус, сформированный в России ещё до революции из военнопленных – славян Австро-Венгерской армии, сделал попытку эвакуироваться через порты Дальнего Востока для переброски во Францию, Германия потребовала от Ленина немедленно разоружить корпус, и ленинское правительство приняло приказ к исполнению – немецко-австрийско-венгерские военнопленные были организованы Советами в Особые бригады Красной армии, и в дальнейшем использовались Троцким в качестве регулярных частей против чехословаков и Белой армии. Численность красных мадьяр превышала совокупную численность армии белых вместе с корпусом.